национальной принадлежности. Мочкину увиделось провидение, подталкивающее его к соединению в своей жизни одного с другим. Его жизнь внезапно приобрела высший смысл, которого ей не хватало.

Вечером, когда Виктор заступил на дежурство в гостинице, они с Федором опять проговорили чуть ли не всю ночь о Ваджраяне. Теперь уже большей частью о духовных практиках этой традиции, с помощью которых человек может себя переделать. Такая цель была для Федора заманчивой. Но для ее достижения требовался учитель. Ваджраяну так и называют: «гуру-йога». «Попросись к ламе в ученики, он тебя возьмет», – сказал Виктор. И на следующий день Федор снова отправился в Электростан, откуда вернулся учеником Уджарпы. А потом ночным поездом отправился домой.

* * *

Федор приехал обратно в Москву жизнерадостным. Он обрел новый путь в своей жизни, провожатого и друга-попутчика. Матери он об этом не рассказывал. На ее расспросы о похоронах дяди Гриши Федор реагировал сдержанно, а затем сказал, что рассказывать подробности не хочет, поскольку ему еще нужно все как следует осмыслить. Софья Ивановна поверила, что ее сын серьезно занят своими мокшанскими корнями, и больше не стала докучать ему вопросами. А Федор как решил ничего не говорить матери о знакомстве с Виктором и ламой Уджарпой, так и сделал.

Уже вскоре после своей поездки на похороны дяди Гриши Федор стал жить отдельно от Софьи Ивановны. Распевать мантры дома он не мог и потому снял себе квартиру, придумав для матери подходящую причину.

В результате жизнь Федора полностью вышла из поля зрения Софьи Ивановны. Когда он отправлялся в Электростан на семинары или ретриты, то говорил матери, что у него на малой родине начинаются очередные концерты, которые организуют для него его друзья-мокшане. Когда же пришло время переезжать на постоянное жительство в «Трансформатор», Федор объявил Софье Ивановне, что в этот раз к концертам должна добавиться работа над новым циклом песен, которую он хочет совместить с отдыхом в пансионате после гастролей. Этот пансионат находится поблизости от мокшанских земель, под Пензой, объяснил он Софье Ивановне, и там он пробудет столько, сколько потребуется. А сколько потребуется – сказать заранее нельзя. И Софья Ивановна ему поверила.

* * *

– Не понимаю, неужели нельзя было рассказать матери о своем увлечении буддизмом? – спросила я. Элеонора сама предложила мне сразу реагировать, если мне будет что-то неясно.

– Буддизм мог бы ее испугать.

– Мокшанское язычество ее не испугало, а буддизм бы испугал?

– Мокшень кой для Софьи Ивановны – набор народных обычаев и праздников, – стала объяснять Элеонора. – Это культура ее предков, а значит, ничего страшного. Чужая же религия – это мрак. Федор ожидал, что мать именно так будет реагировать на перемены в его жизни, и не хотел этого.

– А дурачить собственную мать – не мрак?

– Он ее не дурачил, а оберегал от ненужных страхов за него. У Софьи Ивановны слабое здоровье.

Элеонора сама подошла к минному полю, которого мы обе до сих пор избегали.

– Как и у Ольги Марковны, – бросила я камушек в сторону мин. Элеонора поняла это не сразу.

– Ты о чем? – спросила она.

– О слабом здоровье твоей матери.

– Когда Федору стало плохо и я должна была к нему ехать, ее здоровью можно было только позавидовать, – начала она оправдываться, но мне это было совершенно не нужно.

– А что-то придумать, чтобы мать без тебя могла спокойно жить, ты не могла? – спросила я.

– Я думала, что вернусь через месяц. Но все пошло иначе. Я еще расскажу об этом…

И она перевела разговор на Виктора. Я не стала возражать. Мне и самой было любопытно узнать, как этот ночной портье смог преобразиться в директора холдинга «Метатранформация», который стал спонсором «Общества лазурной колесницы» и «Трансформатора».

5

Виктор помирился с отцом уже вскоре после того, как познакомился с Федором. Суворов-старший, чтобы отвадить сына от его «калмыка» (иначе он ламу Уджарпу называть не хотел), предложил ему перевестись на учебу в Москву, и не куда-нибудь, а в «Плешку», знаменитый Экономический университет имени Плеханова. Виктор хотел это прежде и сам, но его родитель предпочитал держать единственное чадо под своим присмотром и в столичной жизни ему отказывал. Теперь же отец сам проявил желание отправить Виктора в Москву и ждал от него восторженной благодарности. Однако тот ответил своему папаше, что должен подумать.

Суворов-старший увидел в реакции сына уязвленное самолюбие, но это было другое. Виктор теперь должен был на все, что собирался делать, получать разрешение от своего гуру, ламы Уджарпы, который готовил его к первой инициации и испытывал на верность и послушание.

* * *

Уджарпа воспринял возможный переезд Виктора в столицу как хорошую новость. После знакомства с москвичом Федором Мочкиным у него появилась идея открыть московский центр «Общества бриллиантовой колесницы». Ее воплощение упиралось в финансирование. Виктор мог бы о нем позаботиться с помощью денег отца. Половины ежемесячного денежного перечисления, которое Суворов-старший пообещал Суворову-младшему, хватило бы и на аренду помещения для московского центра Уджарпы, и на оплату поездок ламы из Пензы в столицу. Для самого же Виктора это означало, что у него будет возможность общаться со своим учителем и в Москве.

Суворов-старший, конечно же, ничего не должен был знать о таких расходах. Поскольку Виктор пообещал отцу порвать отношения со «своим калмыком», то руководителем московского центра «Общества бриллиантовой колесницы» стал Федор. Его главной обязанностью было прикрывать Виктора всякий раз, когда в Пензе станут возникать подозрения насчет продолжения его отношений с ламой. За спиной Федора общение Виктора с его гуру проходило бы незаметно для посторонних. Приезжать в столицу Уджарпа собирался часто. Он хотел не только встречаться с учениками, но и проводить там семинары для изголодавшихся по духовной пище москвичей.

И вот в Москве открылся культурный центр под названием «Бриллиантовая колесница». Федор хотя и считался его директором, но должен был принимать даже самые мелкие решения только после согласования с ламой. Его это вполне устраивало. Он тоже стал учеником Уджарпы и вслед за Виктором готовился принять первую инициацию. Путь к просветлению и жизни без страданий, говорил ему лама, начинается с освобождения от диктата собственного эго через безусловное послушание своему учителю, или гуру. Так это установлено в Ваджраяна-традиции буддизма.

Подготовка к первой инициации давалась и Виктору, и Федору с большим трудом. Причем Федору было много труднее, чем Виктору. Он даже хотел порвать отношения с ламой. Гуру в Ваджраяне должен постоянно испытывать послушание своих учеников на прочность. Такие испытания для европейца часто выглядят издевательством.

* * *

– Что же, мажор Виктор переносил издевательства легче, чем бедолага-гитарист? – удивилась я.

– Выходит так, – спокойно согласилась Элеонора.

– Почему?

– Это не тот случай, когда биография имеет большое значение.

– И что же у Федора вышло с инициацией? – спросила я.

– Он ее получил.

– То есть издевательства он в результате выдержал.

– Все было по-другому, – сказала Элеонора. – Лама дал Федору испытание, которому